Съел моркву. Морквы больше нет... Жизнь гавно!(с)
ты спрашиваешь за что я так к тебе отношусь?
Хотя бы за то, как ты просишь прощение:
"Я сидел один в вековечном безмолвии каменных высоких стен и равнодушного стекла витражей, лики святых с которых смотрели сквозь меня и сквозь мир, занятые лишь своими, вдохновенными делами. У меня не было никого, кроме тебя, у меня до сих пор нет никого, кроме тебя, может быть это миф, может - любовь и страх, но весь мир отражен на двоих в тонких и чутких руках. Но и тебя у меня вырвали.
И тогда я встал. И поднял голову, и закричал в небеса, встретившие набатом грома и смеха: "Я ненавижу Тебя!". И ушел. Ушел к тебе. Совершив уйму смертных грехов, грехов человеческих за все придания бытия, солгав самому себе и этой поганой мрази, этому убогому божку, который не мог на сотую долю секунды обратить свои алчные глаза на несчастного человека, рыдающего в облагороженном для парка лесу. С тех пор я ненавижу этого лицемерного бога и это чувство обреченности поселилось в душе, готовой принять в себя все черное и грязное, что есть на свете. Эта кучка заносчивых небесных блядей не может даже ниспослать одну из семидесяти восьми карт. Создать какой-то крохотный кусок измолотого картона. Эти шлюхи лишь наблюдают и ждут своих мучеников. Если бы я остался с Ним и чтил бы Его, я был бы вынужден уйти от тебя. А я от тебя не уйду, пусть мне придется покинуть тысячу богов."(с)
и после этого можно утешать себя тем, что это всего лишь игра... но уж лучше так, чем вообще без тебя.
Хотя бы за то, как ты просишь прощение:
"Я сидел один в вековечном безмолвии каменных высоких стен и равнодушного стекла витражей, лики святых с которых смотрели сквозь меня и сквозь мир, занятые лишь своими, вдохновенными делами. У меня не было никого, кроме тебя, у меня до сих пор нет никого, кроме тебя, может быть это миф, может - любовь и страх, но весь мир отражен на двоих в тонких и чутких руках. Но и тебя у меня вырвали.
И тогда я встал. И поднял голову, и закричал в небеса, встретившие набатом грома и смеха: "Я ненавижу Тебя!". И ушел. Ушел к тебе. Совершив уйму смертных грехов, грехов человеческих за все придания бытия, солгав самому себе и этой поганой мрази, этому убогому божку, который не мог на сотую долю секунды обратить свои алчные глаза на несчастного человека, рыдающего в облагороженном для парка лесу. С тех пор я ненавижу этого лицемерного бога и это чувство обреченности поселилось в душе, готовой принять в себя все черное и грязное, что есть на свете. Эта кучка заносчивых небесных блядей не может даже ниспослать одну из семидесяти восьми карт. Создать какой-то крохотный кусок измолотого картона. Эти шлюхи лишь наблюдают и ждут своих мучеников. Если бы я остался с Ним и чтил бы Его, я был бы вынужден уйти от тебя. А я от тебя не уйду, пусть мне придется покинуть тысячу богов."(с)
и после этого можно утешать себя тем, что это всего лишь игра... но уж лучше так, чем вообще без тебя.